Горлица

Наши встречи с Марией Вячеславовной состояли, в основном, из её монологов. Их я и буду далее публиковать - со своими комментариями.

- Однажды я без разрешения выбежала ранним весенним утром на крыльцо своего дома. Совсем близко, в огороде, в густых ветвях раскидистой вербы, пела горлица. - Маша! – тотчас послышался мамин голос. - Ты почему босая выскочила? А я стояла на прохладных досках и слушала веселую птичью трель. Тихо шелестели серебристо-зеленые листья над головой, гомонили птицы, стрекотали кузнечики, резвились на цветах пестрые бабочки. Кукушка кричала где-то поблизости. Тянуло ветерком с мочака… Мария Вячеславовна умолкала на минуту и с легким прищуром глядела в окно – будто видела там, за помутневшими от времени стеклами, тот самый дом, ту же самую вербу и свою старую няню, посланную матерью на поиски непослушного ребенка.

- Няню звали Лукерьей. Она рассказывала мне сказки, в которых главными действующими лицами были лешие, русалки, домовые, ведьмы, упыри, вампиры, буки, утопленники и покойники, встававшие ночью из могил. Я слушала эти сказки, затаив дыхание. Мир представлялся мне какой-то фантастической атмосферой, заселенной всякими необыкновенными существами, невидимыми днем и оживавшими ночью. Часть этих существ жила вверху, «там, на небе». Это были ангелы, херувимы и серафимы, охраняющие покой и сон детей и всех людей. Ангелы, говорила няня, летают бесшумно по небу и поют «слава в вышних Богу», как хор монашек в церкви. Только их не слышно: во-первых, они высоко-высоко, там, где плывут белые облака, а, во-вторых, «нам, грешникам, не дано их слышать». Их слышит только Бог, которого они славят. У них белые крылья, длинные волосы, длинные белые одежды, и они прозрачные и легкие. Это – души праведников, святых людей, удостоенных вечного блаженства, и души маленьких детей, умерших во младенчестве. Я смотрела вверх, на небо, и думала, что, наверное, там летают души брата Жорика и сестрички Нюси – в виде маленьких херувимчиков... Так своеобразно она вспоминала умерших сто лет назад брата и сестру. - Еще я верила, что в Егорлыке живут холодные, печальные русалки с грустными, темными глазами, с длинными распущенными волосами, убранными водяными лилиями. Русалки белы и прозрачны, и одеты в тонкие, как мамин газовый шарф, длинные рубашки. В лунные ночи они подплывают к берегу и поют - тихо, задумчиво и очень грустно. Ведь это все – утопленницы, загубленные, несчастные души, которых не отпевали в церкви. Дрожа от страха, я цеплялась за нянькину юбку и шептала: - Няня, я боюсь, боюсь! И няня не уходила, пока я не засну. При этом она уверяла, что своими глазами видела русалок, упырей и мертвецов в саванах, вышедших из могил. "Вот как я была еще молодой, - говорила Лукерья, - вышла я доить корову. А ночь лунная да светлая, иголку урони и найдешь. Речка блестить, тихо-тихо, ветерка нема. Все будто замерло. Гляжу на огород. Что за притча? У воде, между камышами, - чи девки, чи бабы... Чешуть виски, на месяц глядять и песни играють. Да так жалобно! Гляжу и диву даюсь, не пойму, что это такое. А тогда смекнула: «Господи Боже мой, Пресвятая Богородица, Святитель Никола Чудотворец»! Стала я тут молитву читать «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его», стала креститься – немного отошло. А тут на том берегу пастух заиграл в рожок, петухи запели, коровы замычали. Тогда русалки одна за другой попрыгали у воду. Сама видала! Хочь верь, хочь нет.." Я верила няне… В этом месте Мария Вячеславовна вновь замолкала. Из ее прежних рассказов я знала, что в детстве она была очень доверчивая и жалостливая. Когда слушала стихотворение про кукушку, которая потеряла птенцов, у нее болезненно сжималось сердце. Ей жаль было козлика, который, не спросившись у бабушки, ушел в лес, где его съели серые волки. Ей жаль было кур и цыплят, которых резали к столу. Она изнемогала от жалости ко всем обиженным и несчастным, будучи не в силах разобраться, почему на свете так много горя? - Я и сегодня не знаю ответа на этот вопрос, - говорила она. - Вспоминая свою жизнь, я думаю: ну разве может одна человеческая судьба вместить столько скорби? И, тем не менее, каждое утро я благодарю Бога за то, что проснулась!

... Она действительно радовалась каждому дню. Ведь сегодня она опять услышит, как гулко будут биться о наружную стену огромные металлические засовы, когда «поденщица» Нина придет открывать ставни. Сразу вслед за этим в ее маленькую комнату хлынет яркий свет, в потоке которого повиснут, замельтешат, заиграют тысячи мелких солнечных брызг. Потом на пороге покажется сама Нина, 70-летняя соседка, румяная и улыбающаяся, несмотря на возраст. Она начнет притопывать ногами, обивая снег с глубоких калош, и под ее подошвами сразу же образуются маленькие лужицы. Потом она станет растапливать печь, поджигая спичкой валик, туго свернутый из старых газет. На плите, к тому времени, закипит древний, коричневый в черную крапинку – сейчас таких не делают! – чайник, и обычная, повседневная жизнь вступит в свои права. Потом Нина уйдет, а она останется сидеть в одиночестве на своем ветхом стуле с высокой спинкой, глядя перед собой зорким, «орлиным» (так утверждает иногда навещающий ее племянник, известный в городе врач) взглядом. Будет всматриваться в себя, в свое далекое, навсегда ушедшее прошлое... Неужели она столько прожила?! Неужели ее долгий, мучительный диалог со смертью подходит к концу?

(продолжение следует)

На фото: Дети семьи Запорожцевых, 1910 год. Крайняя слева - М.В.Запорожцева.