У супругов Запорожцевых было трое детей.
Первым появился на свет сын Иван.
Его рождение едва не стоило жизни молодой матери. После тяжелых припадков эвклампсии роженица до такой степени ослабела, что ее приняли за мертвую, обмыли, одели и положили на стол под образа, как покойницу, оплакивая ее безвременную кончину. Каковы же были потрясение и радость всех близких, когда Катя, которую уже собирались положить в гроб и, отслужив погребение, предать земле, очнулась, открыла глаза и сделала движение, чтобы подняться со своего жуткого смертного ложа...
Ваня рос бойким, насмешливым и задиристым мальчиком. Он закончил духовное училище и Духовную Семинарию в Ставрополе, после чего уехал учительствовать в станицу Дербетовскую на Кубани. Там он влюбился в простую казачку, красивую и неглупую девушку. Рукоположившись, он женился, к своему великому горю, на этой казачке.
Матрена Кузьминична, или, как все ее звали, тетя Мотя, очень быстро приобрела вкус к жизни. Выйдя замуж, она стала с шиком одеваться «в шелк и бархат», выписывала из Парижа дорогие кремы и парфюмерию. Для большей солидности стала носить золотое пенсне на совершенно здоровых глазах. Очень любила золотые массивные вещи и всегда украшала себя ими. Так, тетя Мотя приобрела золотые часы на толстой золотой цепочке, обвивавшей ее белую, полную шею; большую тяжелую брошь с камнями, украшавшую ее грудь. В ушах ее красовались большие серьги в виде полумесяца. Золотой, широкий обруч стягивал запястье ее обнаженной до локтя полной, ослепительно белой руки, а пальцы были унизаны многочисленными кольцами и перстнями.
Она разъезжала по магазинам губернского города на лучших извозчиках, покупала себе дорогие манто, модные шляпы, изящные зонтики, хорошую обувь и вряд ли кто-нибудь смог бы узнать в ней простую, малограмотную девку, еще недавно умевшую так ловко доить коров и работать в поле.
После принятия сана Иван Запорожцев получил богатый приход в станице Ново-Александровской. Станица была большая, казаки очень зажиточные, патриархальные. Служить здесь, в станичной церкви, было одно удовольствие: доход хороший, квартира, место учителя в церковно-приходской школе, почет и уважение среди верующего населения.
Но жизни счастливой у Ивана так и не получилось. Дети были частые, но плохо ухоженные; жена, разъезжавшая с подругами по курортам, вела «светский» образ жизни, мужа не уважала, хозяйством практически не занималась. Семья питалась, в основном, галушками с салом да пшеничной кашей.
Но странное дело! Несмотря на однообразное питание и неустроенный быт, дети Запорожцевых были очень крепки, здоровы и свежи. В то время, как их двоюродные братья и сестры, росшие в чистоте и при изысканном питании, были бледны и малокровны, им давали все время «аппетитные» капли и гематоген.
Мария Вячеславовна вспоминала:
- Когда мы приезжали с отцом в гости к дяде Ване, тетка издевалась надо мной, смеялась и говорила:
- Ешь, ешь, неженка, наши галушки, а то ты привыкла дома кушать котлетки да биточки на коровьем маслице. Вот потому ты такая бледная и худенькая. Посмотри на моих казачат, какие они у меня здоровые да румяные на свином сале да галушках... К старости она, правда, немного угомонилась, стала меньше шиковать и у них появился громадный, очень красивый дом с парадным входом в самом центре станицы. Пианино, мягкая мебель, мраморные умывальники, никелированные кровати, блестящая и идеальная чистота - таким мне запомнился этот дом. Дядя Ваня посадил небольшой, но очень хороший сад, посередине которого красовалась аллея из роз. Деревья и цветы ля сада выписывались откуда-то из-за границы за большие деньги. Сад содержался в идеальном порядке, давал хорошие урожаи, лишней травинки в нем не было. Но этим-то он и не нравился мне! Я сравнивала этот чужой и холодный сад с нашим простым, милым и таким уютным садиком, где буйно цветущая сирень соседствовала с синими петушками, а старые развесистые яблони и громадная, шумящая на ветру верба у амбара давали столько прохлады и тени! А сколько птиц гнездилось в их ветвях! А в дядином саду птицы почему-то не селились. У дома был громадный двор с беседкой, сплошь увитой настоящим виноградом, белым и черным. В этой беседке семья дяди Вани обедала летом, поедая свои неизменные галушки и пшенную кашу...
На первый взгляд, рассказывала Мария Вячеславовна, семья ее дяди была очень дружной. Но дети тяготились чрезмерным контролем и даже деспотизмом матери, не оставлявшей их своим вниманием ни на минуту. Повзрослев, и сыновья, и дочери поспешили скорее покинуть родительский дом. Так, старшая дочь дяди Вани, Мария, едва получив педагогическое образование, вышла замуж за учителя и уехала по месту назначения мужа. Вторая дочь Запорожцевых, Евгения, очень хорошенькая брюнетка, кокетливая и обаятельная, хорошо играла на фортепиано и имела множество поклонников, в числе которых был преподаватель епархиального училища. Туда она поступила, чтобы уехать из дому.
- На уроки этого преподавателя моя двоюродная сестра всегда приходила с сияющими глазами и веселой улыбкой. Она старалась скрасить свою грубую одежду пансионерки какой-нибудь мелочью, придающей ей хоть маленькую нарядность; стремилась, как бы невзначай, выпустить небрежный завиток или локон, чтобы придать поэтичность своей наружности. Все это дошло до начальницы, которая возненавидела молодую девушку и решила ее «поймать» и наказать. Однажды Евгения, идя на урок к своему «душке», как величали пансионерки любимых учителей, подвернула грубый воротник казенного форменного платья внутрь, а вместо него приколола тонкими булавками очень изящный воротничок из кружевного шитья, который подарила ей мать. Воротничок очень шел к девушке, и она безмятежно сидела на уроке, на первой парте, очаровывая своего поклонника. Но вот открылась дверь класса и вошла сама начальница. Все встали. Начальница подошла к Евгении и приказала снять воротничок. Та отказалась. Тогда начальница грубо схватила воротничок и сорвала его с шеи не успевшей ничего понять девушки...
В следующее мгновение класс ахнул: через все ее хорошенькое личико, от подбородка до лба, протянулась красная кровавая царапина, которая резко выделялась на нежной коже. Начальница и сама перепугалась. Она вызвала Евгению к себе, долго извинялась перед нею, а девушка торжествовала.
Вскоре она, окончив какие-то курсы, стала работать секретарем-машинисткой в одном из образовательных учреждений села Медвежьего. Это было большое село, в котором жило много интеллигенции, и Евгения кружила головы молодым людям. Она была красивой, хорошо одевалась, и поклонники ходили за ней вереницами. Я, тогда еще совсем девчонка, увидела однажды подъехавшую к нашему летницкому дому тачанку, из которой выпорхнули две прекрасные девушки. Это были мои двоюродные сестры Мария и Евгения – нарядные, одетые по последней моде, с огромными букетами изумительнейших роз. Вечером они гуляли по селу в красивых шелковых платьях наимоднейшего цвета «танго» (красно-оранжевого), производя в среде сельской молодежи настоящий фурор. Наутро послали телеграмму сестре моего отца тете Мане, которая прикатила с мужем дядей Яшей на своих рысаках, и три дня по случаю дорогих гостей шел в нашем доме пир горой.
Через несколько дней все уехали, а Евгения осталась погостить. Она была любимой племянницей моего отца. Здесь, в Летнике, Евгения впервые влюбилась по-настоящему. Героем ее романа стал Антон Иванов, псаломщик Дмитриевской церкви. Он был хорошо образован, начитан, красив и не глуп, говорил приятным бархатным баском и прекрасно пел. Они стали встречаться с Евгенией, уходили в степь далеко-далеко, на реку, где сидели на берегу, любуясь красивым пейзажем, а иногда просто гуляли по шляху. Через некоторое время Антон Иванович приехал просить Жениной руки, но ее родители с возмущением отказали, считая этот брак мезальянсом. Влюбленные сильно переживали, но пойти против воли родителей не решились. Впоследствии они обзавелись семьями, но ни тот, ни другая счастливы в жизни так и не были. Антон Иванович при советской власти оставил церковь, вступил в партию и работал в Ставрополе каким-то большим начальником. Красавица Евгения долго кружила головы своим многочисленным поклонникам, пока, уже в зрелые годы, не вышла замуж за офицера НКВД Григория Коллонтая, который увез ее в Москву. Там Женя попала под трамвай, после чего ходить до конца жизни уже не могла, и ее возили в инвалидной коляске.
Тетя Мотя очень любила моего отца, и когда он приезжал к ним в гости, спешно готовила его любимое блюдо – клецки на курином бульоне. Отец был чрезвычайно капризен и разборчив в пище, но клецки тети Моти он ел с удовольствием, тем более, что приготовлены они были по ее особому, «секретному» рецепту. Повзрослев, я узнала этот секрет: тесто для клецок замешивалось на яйцах и взбивалось вручную два часа, с добавлением молока и сливочного масла. Затем клецки окунались в жирный куриный бульон и плавали в нем – пышные, сдобные, аппетитные... Отец всегда говорил, что он любит три кушанья трех разных хозяек: клецки тети Моти, пирог с мясом ставропольской бабушки Феодосии и мамины голубцы.
Приезд отца был праздником. За столом царило веселье, пестрело в глазах от обилия различных напитков и блюд. Тетя Мотя пела украинские и русские песни, романсы и арии из оперетт. Я любила слушать, как тетка с цыганским пошибом выводила:
- Снег серебрится, дорога блестит, тройка веселая к цыганам летит!..
А потом, откинув голову назад, она с чувством и страстью, затягивая слоги или произнося их скороговоркой, заключала каждый куплет словами:
- Эх, распашёл, тройка борзая лети, если кутить, так кутить уж до зари!
А затем, взмахнув нарядным кружевным платочком, тетка начинала танцевать, легко скользя ногами по полу, несмотря на свою солидную комплекцию. Вся она была красивая, полная, белая, нарядная, называла себя Матроной (для пущей важности), хорошо говорила и пела и никто не мог бы подумать, что она – бывшая простая казачка.
Но финал ее жизни был весьма драматичен: после нескольких суицидальных попыток и побегов из дому в одном белье дядя Ваня определил свою жену в ставропольскую психиатрическую больницу, где она и окончила свои дни. Моя мама вместе с племянницей Евгенией как-то навестили больную в месте ее заточения. Мама рассказывала, что во время свидания она спросила свою бывшую невестку:
- Мотя, ты меня узнаёшь?
И та ответила:
- А как же, конечно узнаю! Ты Надя, Славина жена, а это Женя, моя дочь...
И добавила, как вполне разумная:
- Вот видишь, Надя, куда определил меня мой Ванька? В сумасшедший дом меня упрятал... Это он нарочно сделал, чтобы избавиться от меня...
И она стала жалобно просить маму забрать ее из больницы. Потом вдруг красиво и чисто запела украинскую песню:
- Не, мамо, не можно, не любо любыть...
Она пела, и слезы текли по ее лицу. Плакали и мама с Женей. А потом пришли санитары и увели тетю Мотю в палату. Вскоре она умерла.
Дядя Ваня после смерти жены сошелся с вдовой-модисткой, очень хорошей и доброй женщиной, у которой были две дочери от первого брака. Он был доволен своей новой семейной жизнью. Я слышала, как он, приехав в гости, рассказывал моей матери о загубленных с первой женой годах, о том, что никогда ничего не видел от нее, кроме ругани, драк и упреков, и что только теперь, на старости лет, он нашел, наконец, покой и уважение у другой женщины, которая дала ему возможность познать нормальную человеческую жизнь.
Дядя Ваня после смерти жены сошелся с вдовой-модисткой, очень хорошей и доброй женщиной, у которой были две дочери от первого брак а. Он был доволен своей новой семейной жизнью. Я слышала, как он, приехав в гости, рассказывал моей матери о загубленных с первой женой годах, о том, что никогда ничего не видел от нее, кроме ругани, драк и упреков, и что только теперь, на старости лет, он нашел, наконец, покой и уважение у другой женщины, которая дала ему возможность познать нормальную человеческую жизнь.
На фото: Карл Брюллов. Итальянский полдень. Мария Вячеславовна утверждала, что её тетя была копией изображенной на картине девушки.