Недалеко от села Лопанского, в котором родился, вырос и вышел в служащие мой дед-крестьянин, располагалась обширная усадьба помещика генерала-аншефа дворянина Константина Масловского, моего прадеда по отцу.
Генерал вышел в отставку, поселился в своей затерянной в бескрайней степи усадьбе, в «медвежьем углу», как говорили раньше о таких глухих местах, и занялся хозяйством. Принадлежал он к средней руки помещикам-степнякам.
Женат он был на дворянке из обедневшей семьи, окончившей Смольный институт благородных девиц в Петербурге.
Ее мать, моя прапрабабушка, рано осталась вдовой, почти без средств к существованию, да еще с долгами, да еще с малыми детьми. Детей надо было учить, ставить на ноги. Писала она прошения об устройстве их в учебные заведения, но все напрасно: получала или отказ в приеме по различным причинам, или совсем не получала ответа.
Время шло, а детям – хоть недорослями оставайся. Собрала она немного денег, бросила все и поехала из своей усадьбы прямо в Петербург – детей пристраивать.
К самому Государю лично.
Говорили, что он ежедневно в определенные часы выезжает на утреннюю прогулку. Взяв заранее написанное прошение, генеральша отправилась ко дворцу и притаилась в одном из его уступов. Охраны большой не было, и никто не обратил на женщину внимания.
Но вот подъехала карета, началась суета; к карете подбежал человек, открыл дверцу, другой лакей распахнул дворцовую дверь. Притаившаяся просительница насторожилась, едва сдерживая взволнованное биение сердца. В то время, как Государь вышел из дворца и проходил расстояние от двери к карете, женщина быстро перебежала дорожку и упала перед ним на колени – буквально в тот момент, когда он собирался уже сесть в карету... Государь ласково обошелся с вдовой, спросил, чего она хочет, а когда узнал суть дела, велел адъютанту взять прошение и обещал исполнить.
Обещание свое Государь действительно исполнил: все дети бедной вдовы были пристроены в самые привилегированные учебные заведения: мальчики в Кадетский корпус, а девочка в Петербургский Смольный Институт благородных девиц. Эта девочка и стала впоследствии матерью моей бабушки по отцу.
Генеральша Масловская была женщиной энергичной, умело вела хозяйство, образованием своих двенадцати детей занималась сама. Обучала общеобразовательным предметам, французскому языку, которым прекрасно владела, и танцам.
Екатерина, моя бабушка, была одной из средних дочерей. Смуглая, черноглазая, с ярким румянцем, с густыми черными волнистыми волосами, пропорционально сложенная, она в шестнадцать лет представляла собой воплощение юности, свежести и полудетской прелести. Была Катя Масловская, к тому же, хохотушкой и большой проказницей.
В юности она любила общество, обладала сценическим талантом, выступая с комическими ролями в самодеятельных спектаклях. Всегда имела успех.
Усадьба Масловских славилась своей уединенностью, отрезанностью от окружающего мира. Особенно это ощущалось зимой, когда из-за снежных заносов к ней нельзя было ни подойти, ни подъехать.
По ночам к самой усадьбе приближались голодные волки и истошно, тоскливо выли, вызывая в обитателях генеральского дома уныние и грусть.
В такие длинные, зимние вечера мать созывала детей, которые садились вокруг нее в теплой, уютной комнате, освещенной одной-единственной свечой, и рассказывала им о своем детстве, о том, как ее мать, тогда еще молодая женщина, но уже вдова, лично просила Государя об определении своих детей-сирот в учебные заведения; как хорошо и ласково обошелся с нею Государь.
Она рассказывала о годах, проведенных в Смольном Институте благородных девиц, о порядках, жизни и обычаях этого закрытого учебного заведения, так хорошо и подробно описанного писательницей Лидией Чарской.
Она рассказывала о блестящих балах, на которых присутствовала вся Царская Фамилия, ведь Институт носил имя Императрицы Марии Федоровны и пользовался ее покровительством.
Гордостью семьи Масловских было воспоминание матери о том, как на одном из балов сам Государь танцевал с нею, молоденькой и хорошенькой институткой, в первой паре, открывая блестящий бал...
Дети слушали, затаив дыхание, а за окнами большого генеральского дома шумел пронзительный, злой ветер, гремела, кружилась, бесновалась свирепая метель и им вторили, жутко воя, голодные, тощие волки...
Весною степь, окружающая усадьбу, возвращалась к жизни. Она покрывалась буйно растущей травой, пестрела полевыми цветами. В голубом небе звонко заливались жаворонки. Степной воздух был упоителен. Зацветал громадный приусадебный сад, щебетали птицы, куковали кукушки...
Затем наступало лето, выгорала степь, свистом перекликались в траве суслики. Дул суховей, и степь постепенно утрачивала свою красоту.
Так росла Катя Масловская в отчем доме, приученная к труду и строгому порядку.
В большие праздники всей семьей ездили в село Лопанское в церковь. Там и увидел шестнадцатилетнюю генеральскую дочь двадцатилетний сельский писарь Прокофий Запорожцев. Он с первого взгляда влюбился в нее без памяти, добился знакомства; встречи были и на любительских спектаклях, и, изредка, тайком, ночью в саду, при помощи поверенной молоденькой горничной. Закончился этот роман тем, что в одну прекрасную, темную ночь крестьянин Прокофий Запорожцев увез дворянку Екатерину Масловскую из родной отцовской усадьбы.
В глухом маленьком селе влюбленные тайно повенчались, некоторое время скрывались, боясь гнева родителей, а затем вернулись в Лопанку, в его родную крестьянскую хату.
Бегство девушки-дворянки из родительского дома с мужиком-хохлом вызвало, конечно, много толков, пересудов, разговоров. Отец долго проклинал соблазнителя дочери, грозил уничтожить молодых влюбленных, ругал жену и дворовых. Все ходили на цыпочках, напуганные угрозами возмущенного и обманутого отца. Но постепенно он смягчился, успокоился, смирился со случившимся. Тем более, что вскоре ему стало не до этого: на него и его семью посыпались сплошные беды и несчастья, сведшие в могилу отставного генерала-аншефа.
Сначала близкий друг попросил у него взаймы большую сумму денег, клянясь и обещая вернуть ее в самый наикратчайший срок, умоляя спасти его от разорения и тюрьмы. Генерал дал ему просимую сумму, не потребовав, в силу своей доверчивости, никакой расписки. Когда же наступил срок расплаты с долгом, должник сделал наивное лицо и заявил, что он ничего не брал. Таким образом, весь наличный капитал моего деда был пущен на ветер. Это потрясло и убило его – не только материально, но и морально.
Не успели Масловские оправиться от двух несчастий – побега дочери и потери денег, как в семье стряслась еще одна беда. В один очень жаркий, ветреный летний день в усадьбе вспыхнул пожар. Он начался в каком-то сарае, а затем перебросился на другие постройки, в большинстве своем деревянные, с соломенными крышами. Усадьба оказалась в огненном кольце, лишь только дом, стоявший посередине, оставался не охваченным пламенем.
Все кричали, шумели, охали, в отчаянии голосили, суетились, но никто не мог придумать, что же делать? Тогда из толпы вышел какой-то незнакомый человек с иконой в руках. Громко читая молитву, он стал ходить вокруг дома, стоящего среди бушующего моря огня...
Чудо ли это было или еще что иное, но дом остался цел и невредим, а надворные постройки почти все сгорели. Откуда пришел незнакомец – никто не знал; он так же исчез, как и появился. Но все считали, что дом сохранился благодаря его молитве и иконе «Неопалимая Купина», которую он держал в руках.
Печально стоял большой господский дом посреди пепелища. Тяжело переживали хозяева постигшее их несчастье.
Услышав о горе родителей, молодые супруги Запорожцевы решили навестить их, испросить прощение за побег дочери и получить благословение на дальнейшую жизнь. Они приехали, упали на колени перед отцом и матерью и со слезами умоляли простить их. Те, конечно, сразу же простили и благословили дочь и зятя, вскоре после чего Константин Масловский умер, измученный почти непосильными испытаниями.
Всю свою жизнь моя бабушка Екатерина Константиновна прожила с мужем, ни разу не изменив ему. Но я видела, что она, в то же время, всегда считала себя выше деда: называла его мужиком, разговаривала слегка презрительным тоном, нередко пренебрегала его мнением.
После его смерти бабушка переехала на жительство в село Ивановское, к своей дочери Марии Михайличенко, семья которой вскоре была сослана в Сибирь.
Так и осталась Екатерина Константиновна на старости лет одна-одинешенька, в чужом краю. Моей маме, жене горячо любимого и так рано ушедшего из жизни сына Вячеслава, она ничего не сообщила о своем бедственном положении, поэтому мы так и не узнали никогда о последних годах и днях жизни бабушки Кати.
Где и как она находила средства к существованию? Может быть, побиралась, а, может быть, ее кормили крестьянки из милости и жалости? Это осталось тайной. Как и обстоятельства её смерти.